Очаровательные глазки Ему, похоже, всех милей.
«Придурки!» — по-другому человек в окне подумать не мог.
— Ребята! Идем к автобусу! Будьте осторожнее на рельсах! — скомандовал Владимир Николаевич, я наклонилась за сумкой, а когда подняла, вокруг никого не было. И Геры, и соседок уже и след простыл.
Здорово!
Стало жутко обидно.
Поплелась вперед, убеждая себя, что никто не обязан ни ждать, ни помогать. Но не особо успокаивало.
Кто виноват? Спрашивала себя. Разве не ты? Когда в купе появились парни, вдруг переложила на них ответственность, как будто они должны думать, куда идти, что делать, заботится о нас, ухаживать. Сама и виновата! Они же так не считали!
Я старалась держать голову повыше, чтобы обида не была так заметна.
Не рассчитывала я на их помощь! Пыталась выражать всем лицом. Я вообще ни на кого не рассчитываю! И сама дойду!
Половина ребят уже сидела в автобусе, когда я подошла, радостные лица выглядывали из окон. Мне стало противно от их радости.
Ну, да, они резвые и сильные, а я слабая и жалкая.
— Куда положить сумку? — спросила Владимира Николаевича, следя за тем, чтобы голос не прозвучал обиженно.
— Положи в середину, — ответил он. — Остальное уже занято.
Ну, да…
В полумраке кое-как определила, где «середина», бросила сумку и подумала: «Может, больше и не увижу!» Поднялась в автобус, стала протискиваться между людьми, понимая всю тщетность найти свободное место. Кстати, первыми сидели Антон и Рома. А места они никому не занимали! Что девчонки? С девчонками хорошо в поезде болтать! В карты играть. Этого достаточно.
Дальше пошли пустые сидения, но на них стояли чьи-то сумки. Я легко представила, как сразу кто-то кинется:
— Ты что не видишь? Здесь занято!
— Да всё я вижу! — отвечала им заранее.
Потом была Маша с той Настей, из-за которой мне пришлось уйти в другое купе. Они все еще вызывали неприязнь. Маша улыбалась во все зубы, чему-то радовалась. Я поскорее прошла мимо. Большая часть автобуса осталась позади, а места все не находилось. Я испугалась, что придется говорить Владимиру Николаевичу и при этом стараться, чтобы на глазах не наворачивались слезы.
— Ребята! — объявит он громко. — Нужно еще одно место!
И все посмотрят на меня с раздражением, а кто-нибудь ответит:
— Эй! — еще и грубо так. — Ты что не видишь? Вон свободно!
И я почувствую ТАКОЙ стыд! Потому что НЕ ВИЖУ! У меня зрение минус три. Но я лучше буду слепой, чем некрасивой.
— Ты чего, не могла спросить? — ухмыльнется всё тот же. — Язык отсох?
— Я думала, раз вещи лежат… значит… занято… — попытаюсь оправдаться, а он презрительно прищурится и скажет:
— Ты ду-у-у-у-у-умала. Меньше надо думать.
И я буду стоять в проходе, несчастная и жалкая. И все на меня будут пялиться, а потом отводить глаза и думать, как им повезло.
— Садись сюда!
Я не поверила ушам! Кто-то спасал меня от позора!
Гера? Я повернулась на голос, он сидел у прохода и, окликнув меня, убрал пакет с кресла рядом с собой.
Гера занял место… ДЛЯ МЕНЯ? На вокзале он даже не смог подойти ко мне нормально, а тут занял место?
Гера сидел один, и не просто один, спокойно ожидая, когда кто-нибудь к нему присоединится, он охранял это сидение… Специально! ДЛЯ МЕНЯ!!! Гера тут же вырос в моих глазах. Стало понятно, отчего так быстро сбежал, почему не дожидался. Но вдруг совсем другие мысли завертелись в моей голове.
Сесть с ним означает показать, что мы ВМЕСТЕ… Означает, сделать ВЫБОР! А я хочу??? Но не сесть — это отказать. А вдруг он больше не подойдет? Будет ухаживать за другой? Не-е-е-е-е-е-е-ет! Это я точно не хочу! Чтобы Гера с тем же чувством смотрел на кого-то еще?
